Дань любви. Часть 1

Елена Андрущенко

Последнее обновление страницы: 10.10.2023 19:40:09

В начало

День рождения

Я родилась в Таллинне 1 мая 1959 года. Считается, что всё в жизни человека имеет своё значение, имеет значение и день, в который человек родился. Бог судил мне прийти в этот мир в ночь с Великого Четверга на Великую Пятницу, в час гефсиманской молитвы Христа, когда Божественная душа Его была прискорбна даже до смерти, когда мучительная позорная смерть на кресте уже была так близка и неизбежна, неизбежна по Его Божественной воле, по Его неизреченной любви к роду человеческому. Капли кровавого пота падали с пречистого чела Христа на землю 1), страдания Его были сгущены до предела, вплоть до Богооставленности, до ощущения разверзшейся перед Ним, жаждущей поглотить Его тьмы. Но тьма не могла затмить Света, не могла поглотить Сына Божия. В тот страшный час в Гефсимании была решена судьба всего человечества: выстраданная в мучительных борениях решимость Спасителя принять крестную смерть уже означала победу над силами ада, над вечной смертью: распятие Богочеловека непременно влекло за собой живоносное, отверзающее Небесные врата Воскресение.

На Страстную Пятницу мой день рождения пришёлся ещё один раз, в 1964 году, когда мне исполнилось пять лет. И теперь долго, по крайней мере, при моей жизни, не придётся. Зато трижды на моём веку в этот день был Светлый праздник Пасхи.

Весна 1959 года была ранняя и дружная. В конце апреля уже зеленела листва на деревьях, было тепло почти по-летнему. Часа в три ночи 1 мая разразилась первая в том году гроза. Светлая майская ночь благоухала от весеннего ливня и молодой нежной листвы. Не знаю, потому ли, что гроза была одним из первых впечатлений моей только что начавшейся жизни, или ещё почему-либо, но это явление природы – одно из моих самых любимых. В сверкающих молниях, тёмных огненосных облаках, раскатах грома, бушующих порывах ветра – в разыгравшейся стихии – есть что-то близкое и родное моей неуёмной душе, может быть – предчувствие пришествия Христова. Потому что как молния блистает от одного края неба до другого края – так будет пришествие Сына Человеческого 2).

Не успели меня принести домой, как в дверь постучали: соседские мальчишки, узнав, что в доме появился новый жилец, изъявили желание с этим жильцом познакомиться: «У вас появилась девочка, мы хотим с ней поиграть». На что получили ответ: «Она ещё играть не умеет, приходите через пару годиков».

*   *   *

Крестили меня в конце августа в церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы Таллиннского подворья Пюхтицкого монастыря. Моей маме нравился этот храм своей красотой. Таинство крещения совершал известный таллиннский пастырь протоиерей Валерий Поведский. А спустя немногим более месяца этот прекрасный, очень изящной архитектуры храм был закрыт, а затем и снесён – будто бы мешал он прокладке трамвайных путей. Но трамвайные пути здесь так и не были проложены… Теперь на месте этого храма – магазин «Ка́ннике» (в переводе с эстонского «Фиалка») 3).

В церкви первый раз помню себя в пятилетнем возрасте. В одно из пасхальных воскресений мы с мамой и бабушкой Катей (маминой мамой) были на литургии в Преображенском соборе в Петербурге (тогда Ленинграде). От храма осталось у меня впечатление тёмно-красного бархата и золота. Не очень легко было отстоять службу, тем более, когда перед носом маячили спины взрослых людей. Зато всё, что вверху – подкупольное пространство храма – было доступно для взора. Синее, с золотыми звёздами, полусферическое храмовое небо – высоко-высоко! И вот, при очередном взгляде ввысь, это небо стало живым, самым настоящим, синим небом, таким, какое простирается над землёй, только ещё более синим и безгранично высоким... А сам купол исчез, растворился; осталась только окружность, ограничивающая эту необыкновенную синеву. Было ощущение, что вот это заключённое в окружность купола небо есть сущность, средоточие, центр нашего привычного воздушного неба. Невозможно было оторваться от этой дивной красоты: она притягивала взор, притягивала сердце. И ещё было чувство, что там, в этом Небе – очень хорошо, там наш дом, и когда-нибудь мы туда попадём. И вдруг появился в небесном круге маленький белый голубок. Он парил в вышине, медленно пересекая пространство… Мне хотелось, туда, в высоту, в то прекрасное синее Небо.

После службы я сказала маме и бабушке Кате: «Хочу туда!» – и показала наверх. И тут кроткая, набожная бабушка Катя, сама того не ведая, задала мне провокационный вопрос: «Ну, выбирай: пойдём туда, или пойдём покупать игрушку?» (мы накануне условились после церкви пойти в игрушечный магазин). В храме я забыла про магазин, но мне напомнили, и я вернулась на землю, и выбрала игрушку.

Что было бы, если бы я не соблазнилась на земное и устояла в желании вышнего? Трудно сказать. Одному только Богу это известно. Впоследствии я не раз жалела, что не избрала тогда Небо. И удивлялась, как ненавязчиво и кротко зовёт Господь к Себе даже младенца.

«Не препятствуйте детям приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное», – сказано в Евангелии 4). Не знали взрослые, что моё желание пойти Туда не праздное. Не знали о виденном мною в храме. Много лет спустя мама рассказывала, что когда во время той литургии вынесли святую Чашу, бабушка Катя просила её подвести меня к Причастию, но она не решилась.

*   *   *

Во всю мою жизнь нет для меня лучшего месяца, чем добрый радостный расцветающий май, а в этом мае – его первый, исполненный светлых надежд и ожиданий день, день моего рождения. В детстве он был самым счастливым в году. Всё радовалось: и природа, и люди. А впереди – целое лето! Мой день рождения всегда был праздником в нашей семье. Приглашались дети, готовилось угощение, дарились замечательные подарки. Чуть ли не за месяц я начинала ждать этого чудесного дня, и чем ближе он становился, тем радостнее становилось ожидание. И вот, наконец, завтра! Что может быть прекраснее этого долгожданного завтра?! Завтра я буду словно сказочная принцесса, в центре всеобщего внимания, окружённая всеобщей любовью. Иногда день рождения проходил без бабушки, потому что пора уже было заниматься огородом, и она уезжала в Муствеэ. Но чаще бабушка задерживалась у нас в Таллинне ради этого праздника и уезжала чуть позже.

Всё лето 1959 года было грозовым. Июнь мы провели в Муствеэ у бабушки. Вот тогда началась у нас с ней неразрывная взаимная любовь. Бывало, на руках у мамы я плачу, но как только возьмёт меня бабушка – тут же моё сердце умиротворяется, и я замолкаю. Жившая по соседству учительница Клавдия Никитична удивлялась такому явлению. В Муствеэ я также была исцелена от истощения. Я родилась страшно худая – бабушка Катя даже боялась, что я не выживу. В Таллинне детский врач велел маме кормить меня строго по норме, а мне было мало этой установленной нормы, и от недоедания я постоянно плакала. Простые муствеэские женщины посоветовали маме не обращать внимания на научные предписания: «Что вы, – говорили они, – пусть ест, сколько хочет!» В сельских местностях, наверно, никогда никаких предписаний не было. Мама обрадовалась и перестала меня ограничивать. И я так быстро поправилась, что уезжавший на время и снова вернувшийся в Муствеэ папа меня не узнал: из полупрозрачного голубоватого существа я превратилась в упитанную купчиху.

А грозы продолжали бушевать; в одну из ночей так сотрясалось небо, что папа подумал: не атомное ли нападение совершается на нас? Надвигалась эта стихия с озера, сильно нагревавшегося за день, что способствовало образованию над ним настолько мощных кучевых облаков, что они не выдерживали громадного веса накопившейся в них влаги и прорывались могучими ливневыми потоками, сопровождаемыми оглушительными громовыми раскатами и яркими огненными вспышками.

Первый день рождения, который я помню – когда мне исполнилось три года. В памяти осталась картина: папа открывает посылочный ящик на праздничном круглом столе, а стол облепили любопытные гости, не отрывающие глаз от папиных действий. За спинами гостей, которые все старше меня – кто на четыре, кто на пять лет, – мне ничего не видно, и я залезаю на стул, чтобы видеть папу и присланную мне посылку. Вот крышка ящика открыта, и из него показывается игрушечный рояль, совсем как настоящий – чёрненький, блестящий, с клавишами, извлекающими музыку. Это был подарок бабушки Кати из Ленинграда. Гости принялись активно заниматься новеньким инструментом, пробуя на нём свои музыкальные способности, а я наблюдала за ними со стороны. Рояль на много лет стал предметом повышенного интереса моих гостей, изображавших с его помощью «Чижика», «До, ре, ми, фа, соль, ля, си – кошка села на такси…» 5), и тому подобное.

А когда мне исполнилось пять лет – первомайским солнечным утром в нашу милую таллиннскую комнату вдруг открывается дверь, и входят бабушка с мамой. Бабушка улыбается и, наклонившись, ведёт впереди себя как бы самостоятельно идущую красавицу-куклу, о которой мы вместе мечтали, и которую она усердно искала, и нашла в Ленинграде. Кукла получила имя Лена. Мы называли таких кукол фарфоровыми, но на самом деле они были сделаны из папье́-маше́. Фарфоровые были во времена наших бабушек. У этой куклы были синие глаза с густыми чёрными ресницами. Когда кукла принимала горизонтальное положение, глаза закрывались. Блестящие белые волосы были заплетены в две косы. Одета кукла была очень нарядно и ярко. Подол зелёной юбочки был украшен по периметру маленькими жёлтыми утятами, вытканными отдельно и пришитыми к юбочной ткани – так, что они выглядели объёмными. Такой же утёнок красовался и на правой стороне белой блузки. Голову куклы покрывал красный платочек; такой же красный фартук был повязан поверх юбочки. На ножках были надеты белые ажурные носочки и белые тканевые сандалики с металлическими пряжками, на драповой подошве.

Ещё через два года, когда мне исполнилось семь лет, эта же самая кукла Лена точно так же появилась с бабушкой и мамой в той же комнате, в такое же прекрасное солнечное утро 1 мая, только уже не пешком, а в синенькой кукольной коляске. Снова радость, восторг! Я мечтала о такой коляске! Теперь я буду, как настоящая мама, возить в ней своих «деток» – кукол и мишку – по двору, по улице… Как это чудесно! На следующий же день, тёплым майским утром, под умилённые взоры соседки, тёти Фроси, я везла по нашему уютному дворику хорошенькую куколку в новенькой коляске. Праздник продолжался. Продолжался и потому, что дома оставались с любовию проводившие меня на прогулку родные – родители и бабушка – надёжная защита моего детства, прочная основа чистого, светлого счастья.

*   *   *

Какой же день рождения без торта? К 1 мая иногда заказывали торт в кафе, иногда покупали без заказа. За тортом всегда ездил папа. Вот поехал он в очередной раз на велосипеде в кафе «Тооме» 6). Оно было не очень далеко от нас, и недалеко от Вышгорода. Купил папа торт, пристроил на багажнике и поехал. От кафе до виадука над Палдиски маантеэ 7) улица идёт немного под уклон. Едет папа, и вдруг слышит: кто-то кричит на тротуаре. Он повернул голову – а там какой-то мужчина что-то ему вопит и руками размахивает. Папа остановился. Кроме мужчины на тротуаре ещё две женщины смотрят на проезжую часть и хохочут до упаду. Папа оглянулся на дорогу – а по ней метрах эдак в сорока торт катится, догоняет его. Надо заметить, что в то время в Таллинне не только сами торты были круглые, но и коробки тоже; и, соскочив с багажника на дорогу и став «на ребро», тортик спокойно катился по наклонной улице – правда, немного медленнее, чем велосипед. Папа подождал, пока к нему прикатится его потеря, и продолжил путь благополучно. А торт почти не пострадал от своего путешествия, немного только крем примялся, но это было поправимо.

*   *   *

Сегодня, спустя 57 лет, у меня, как обычно, 1 мая – день рождения. Радость этого дня – в воспоминаниях далёкого прошлого, которое кажется очень близким, совсем недавним. Вот сейчас снова войдёт в нашу освещённую солнцем комнату на улице Моони моя счастливая бабушка в сопровождении моих родителей и будет катить перед собой новенькую синюю коляску, везущую красавицу-куклу. Снова май, синее небо, тепло солнечных лучей, радостное щебетание птиц, нежность молодой листвы, и животворящая любовь родных людей.

Много в течение жизни было доброго, светлого, чудесного. За многое благодарит Бога моя душа. И всё-таки детство – чистое, святое, доверчивое, распахнутое ко всему прекрасному, уверенное, что всё прекрасное вечно – более всего запечатлевается в сердце и помогает жить и преодолевать невзгоды, и надеяться на истинную вечность.

НазадДалее

В начало

Примечания

1) Евангелие от Луки, 22:44.

2) Евангелие от Матфея, 24:27; от Луки, 17:24.

3) Это было время хрущовских гонений на Церковь. В мае 1959 года епископ Таллиннский и Эстонский Иоанн (Алексеев) получил предписание от советских властей ликвидировать подворье под предлогом необходимости проложить улицу Гонсиори. 21 июля Таллиннский горисполком распорядился закрыть церковь. 4 октября, в неделю по Воздвижении, в отдание сего праздника, настоятель подворья протоиерей Валерий Поведский обратился к прихожанам с прощальным словом в связи с его переводом в Никольский храм на улице Vene («Русская»). 16 января 1960 года начался снос Введенского храма. В январе 1967 года на его месте открылся магазин «Ка́ннике». 5 января 2019 года у стен магазина состоялось открытие стенда, посвящённого Таллиннской Введенской церкви.

4) Евангелие от Матфея, 19:14; от Марка, 10:14; от Луки, 18:16.

5) Целиком эта прибаутка звучала так: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си – кошка села на такси, заплатила сто рублей, и поехала в музей. А котята прицепились, и бесплатно прокатились».

6) Кафе находилось в угловом доме с современным адресом Tehnika, 2 / Toompuiestee, 31. Теперь этого кафе нет.

7) Па́лдиски ма́антеэ, или Па́лдиское шоссе (эст. Paldiski maantee) – одна из самых длинных улиц Таллинна, начинается от Вышгорода и доходит до границы города, где переходит в шоссе, ведущее в город Палдиски (так по-эстонски звучит слово Балтийский).